"Слушай, ты первый раз, что ли?.." Тема первого секса в литературных произведениях (отрывки)

...В Бресте села на стимер англичанка, цирковая эквилибристка, мисс Пери.
Ехала на ангажемент в Каир.
Была она похожа на яблоко белый налив, чуть зарозовевшее с одной стороны, прозрачное и прохладное.
И когда, стояла на палубе у борта, легко опершись на лакированные перила бортовой сетки, казалась воздушной... Вот взлетит, как чайка, и растает за кормой.
И я неотрывно смотрел на нее как ошалелый.
Утром, когда я на палубной вахте шпарил палубу голиком, мисс Пери сидела в шезлонге у лага. Взглянула на меня сияющими фиалковыми глазами так, что захолонуло у меня под ложечкой, улыбнулась и розовым язычком облизнула губы. Кошка белая!
Махнул я в сердцах голиком, и плеснуло грязным потоком по ногам какому-то рыжему немцу, который все время вокруг шлялся.
Ох! Не нарочно ли я двинул ему голиком под куцые берлинские штанишки?
Не шляйся где не нужно!
А после заката стюард первого класса Альберт сказал мне:
— Сопляк!.. Ступай в каюту мисс Пери!
— Зачем?
— Помощник приказал... А там узнаешь!
Подлая была морда у Альберта, рябая, и усмехнулся он такой подлой улыбочкой. А я ничего еще не понял.
Вошел в каюту. Сидит мисс Пери на диване, вся в белой пене, как тузик в прибое. А вокруг запах райского сада, и на лампочке шелковая чайная роза цветет.
— (Подойди сюда, дитя мое!). Шагнул к ней... кровь в лицо, а она нежно губами в уголок рта меня ... Укусила?.. Поцеловала?.. Разве я знаю?.. Разве можно назвать?
Только ступни мне молния к палубе пришила.
А ушел я из каюты лишь на рассвете, сумасшедший, пьяный, и мулат-кок мимоходом меня ногой в зад двинул. А я не обиделся...

Борис Лавренев. "Марина"

 

...Со временем появлялись друзья, с которыми мы погружались во все более греховный омут - сигареты, алкоголь, кафе, мечты о женщинах. Отец позвал меня, спросил:
- Ну что, дрочишь?
Я молчал, не зная, что ответить. Конечно, дрочил. Мне было семнадцать.
- Ну, ладно, - сказал он, - мой папа так сделал, и я так сделаю.
Он позвонил какой-то знакомой:
- У меня молодой человек подрастает. Я его к тебе пришлю.
А мне сказал:
- Кончай дрочить. Тебе пора женщину. Ты ее должен трахнуть.
Женщина была генеральшей. От нее пахло духами «Красная Москва». Она поставила чай, пошла в соседнюю комнату, позвала оттуда:
- Андрей, иди сюда.
Я зашел, она сидела на очень низком кресле.
- Выключи свет, - сказала она, томно взглянув.
Я все понял. Не успел свет погаснуть, как ее руки уже проворно расстегивали мою ширинку. Наверное, ее очень возбуждало то, что она имеет дело с девственником. Первым делом я познал блаженство того, что греки называют «фелатьё», а русские - «минет». Такого поворота событий не ожидал. Если когда-нибудь удастся сделать давно задуманный автобиографический фильм «Воспитание эгоиста», обязательно введу эту сцену.
До революции так было принято во многих семьях: отец брал на себя сексуальное образование сына. Знаю, что так обстояло в семье Шаляпина: для просвещения в этом вопросе его сыновей, Бориса и Феди, в семью была взята гувернантка.
Со временем барьер переломился, и у меня, наконец, появились романтические чувственные отношения с девочками своего возраста...

Андрей Кончаловский. "Низкие истины"

 

...Волны молча шли в темноте, а потом шипящей белой лавой покрывали всю гальку и хлопались о парапет, и Алина с Гоги, стоящие у подножия парапета, были мокры с головы до ног.
– Что же делать, Гоги? – спросила она.
– Не знаю, – пробормотал он, дрожа, не выпуская ее из рук.
– Ты замерз, что ли?
– Не знаю, ничего не знаю.
– Подожди, подожди, ты мои очки разобьешь… Слушай, ты знаешь наш корпус, в ста метрах отсюда, над самым парапетом? Крайний балкон на втором этаже… Сможешь влезть?
– Конечно!
– Пусти, я побегу и буду тебя ждать.
По стене на второй этаж, какие пустяки, не так ли когда-то поднимался Тариель в доспехах и с оружием, а ему, мокрому и гладкому, как дельфин, гибкому, как обезьяна, сильному, как барс, влюбленному, как Тариель, по стене на второй этаж – это пустяки!
На балконе ему стало страшно. Он тронул дверь ногой, она скрипнула. Он замер, но дверь заскрипела еще сильнее и отворилась, а за ней в темноте стояла Алина, она была без платья, и тут ему стало так страшно, как никогда не было страшно в жизни.
– Иди, Гоги, – сдавленно прошептала она, – я Настю прогнала...
...Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, и одним глазом тайно наблюдал за ней. Она долго была неподвижной, потом зашевелилась, взяла с тумбочки сигарету, щелкнула зажигалкой, огонь осветил ее шею, подбородок, губы, чуть вислый кончик носа…
– Да-а, вот уж не ожидала, – вяло проговорила она и вяло помахала в темноте огоньком сигареты. – Сколько тебе лет? – спросила она, нагибаясь к нему.
– Восемнадцать, – прошептал он.
– Мда-а, – она засмеялась и погладила его по голове. – Это я над собой смеюсь. Хочешь закурить? – спросила она.
Он взял сигарету и сел на кровати.
– Первая сигарета, понимаешь, – сказал он.
– Ну и денек выдался, – ласково сказала она, – первая сигарета, первая женщина.
За панбархатом, за кисеей очень близко шумел прибой, как будто там шла тяжелая стирка.
– Иди, Георгий, вниз, – сказала она, – сейчас Настя придет. – Иди, – она поцеловала его, – не расстраивайся. Все еще впереди.
Он сполз по стене вниз и уселся на край парапета. Вдали в черноте стояло судно, очертаний его видно не было, только светились желтые огни, как будто стоял там стол со свечами, накрытый к ужину.
«Почему я должен расстраиваться, когда такое счастье, понимаешь», – думал Георгий...

Василий Аксёнов. "Местный хулиган Абрамашвили"

 

...Алексашка Меньшиков искал Петра по всем палатам, где слуги накрывали праздничными уборами лавки и подоконники, стелили ковры, вешали слежавшиеся за долгие годы занавесы и шитые жемчугом застенки на образа...
Наливали лампады. Стук и беготня раздавались по всему дворцу.
Петра он нашел одного в сеннике, только что убранном свахой, - пристройке без земляного наката на потолке (чтоб молодые легли спать не под землей, как в могиле). Петр был в царском для малого выхода платье. В руке все еще держал шелковый платочек, поданный ему, когда встречал сваху.
Платочек был изорван в клочья зубами. Петр, вскользь взглянув на Алексашку, залился румянцем...
- Убранство красивое, - проговорил Алексашка певуче, - чисто в раю для ангелов приготовлено...
Петр разжал зубы и хохотнул. Указал на постель:
- Чепуха какая...
- Окажется молодая ладная, горячая, так - и не чепуха... Лопни глаза, мин херц, слаще этого ничего нет...
- Врешь ты все...
- Я-то с четырнадцати лет это знаю... Да еще какие шкуры-девки попадались... А твоя-то, говорят, распрекрасная краля...

Алексей Толстой. "Петр Первый"

 

...На Апполонии все еще было свадебное платье и пальто. Из машины в комнату принесли чемоданы. На маленьком столике стояла бутылка вина и тарелка с печеньем. Они не переставая смотрели на большую кровать с балдахином.
Теперь, когда они остались наедине, когда он стал ее законным мужем, когда он мог беспрепятственно наслаждаться ее лицом и телом, о которых мечтал каждую ночь, Майкл не в состоянии был заставить себя двинуться с места. Он смотрел, как она снимает вуаль и кладет ее на стул, как кладет на маленький туалетный столик свадебный венок. На столике было множество флакончиков духов и баночек с кремом, которые Майкл послал сюда из Палермо. Девушка скользнула по всему этому богатству взглядом.
Полагая, что Апполония стыдится его присутствия, Майкл погасил свет. Теперь комнату освещала полная сицилийская луна, и Майкл прикрыл шторы, оставив только шелку для воздуха.
Девушка продолжала стоять возле столика, и Майкл вышел из комнаты и направился к ванной. Потом они с доктором Таца и доном Томасино выпили в саду по стаканчику вина. Он рассчитывал по возвращении застать Апполонию уже в ночной рубашке. Его удивляло, что мать не позаботилась об этом. Быть может, Апполония хотела, чтобы он помог ей раздеться, но для столь смелого поведения она слишком стыдлива и наивна.
Вернувшись, Майкл увидел, что в комнате абсолютно темно: шторы были плотно прикрыты. Наощупь он пробрался к кровати и увидел под одеялом очертания тела Апполонии. Он разделся и скользнул под простынь. Потом рука его дотронулась до шелковистой кожи. Медленно и осторожно он положил руку на ее плечо, она повернулась к нему, и, когда оказалась в его объятиях, их тела, словно наэлектризованные, соединились в одну линию, и он крепко поцеловал ее в мягкие горячие губы...

Марио Пьюзо. "Крёстный отец"

 

...Блондинка подсела к нему на диван, молча провела рукой по его волосам.
- Ты... еще выпить хочешь? -- преодолевая неловкость, спросил Саша.
- Потом... - многообещающе прильнув к нему грудью, жарко прошептала девушка Саше на ухо.
Ее рука соскользнула вниз, легла на его бедро и тут же сноровисто поползла вверх, к его мгновенно вздувшемуся паху... Саше стало душно, сразу зашумело в голове и пересохло во рту. Белов понял, что еще немного - и он запросто может потерять над собой контроль. Отстранившись от нетерпеливой пловчихи, он потянулся к бутылке с вином.
- Слушай, ты первый раз, что ли? - несказанно удивилась блондинка.
- Ну почему первый? - скрывая смущение, криво ухмыльнулся Белов. - Второй.
- Ах второй!.. - понимающе кивнула девушка. Она поднялась с дивана и, встав лицом к Белову на пороге спальни, начала медленно раздеваться. Стащила через голову майку - Саша снова увидел её маленькие упругие груди - потом расстегнула молнию на брюках и, покачивая бедрами, неторопливо спустила их вниз. На девушке остались лишь узенькие и легкие как паутинка трусики.
- Ну, иди, иди же ко мне... - томно прошептала она и шагнула к кровати.
Саша, не отрывая глаз от блондинки, поднес горлышко бутылки ко рту и двумя жадными глотками допил все, что в ней оставалось. Плохо соображая, что делает, он поднялся с дивана и, как сомнамбула, направился в спальню.
Девушка лежала в кровати. Увидев Сашу, она, извиваясь змеей, стянула с себя трусики и призывно подалась ему навстречу:
- Ах ты мой сладенький...
И Белов не выдержал, рывком сдирая с себя рубашку, он кинулся на девицу...

Александр Белов. "Бои без правил"

 

Любиночки - что за словечко...
На посиделках у крылечка
шепнула ты: "Смелее будь.
Зайди под кофту. Там, как печка",
и пригласила руку в грудь.

Медведь тряс цепью во дворе.
Изба встречала, скрипнув глухо.
"Я, коль сравнить с тобой, старуха.
Шестнадцать есть?" Набравшись духа,
я сдунул с губ небрежней пуха:
"Давно уж было... В январе...",
и золотилась медовуха,
шипя в брезентовом ведре.

Как танцевали мои зубы
по краю острого ковша,
когда поверх овчиной шубы
я ждал тебя, любить спеша.

И ты сказала: "Отвернись",
а я совсем не отвернулся
и от восторга задохнулся,
взымая в ангельскую высь.

Ты пригрозила, вскинув ступку:
"Бесстыжий, зыркать не моги!",
и, сделав мне в душе зарубку,
легко перешагнула юбку,
и трусики, и сапоги,
став нежным ангелом тайги.

Давно вдова, а не девчонка,
белым-бела, лицом смугла,
меня раздела, как ребёнка,
рукой голодной помогла.

На пасеке в алтайской чаще
смущался я того, что гол,
но я в тебя, дрожа от счастья,
как во вселенную вошёл.

И стал впервые я мужчиной
на шубе возчицкой, овчинной.

Тебе с отвычки было больно -
пять лет назад был муж убит.
Закрыла ты глаза невольно,
его представив, может быть.

Был пчёлами твой лоб искусан.
Узнав, что мне пятнадцать лет,
упала ты перед Иисусом,
рыдая: "Мне прощенья нет".

И он простил тебя, конечно,
за то, что ты, почти любя,
стекляшкой бедного колечка
в меня вцарапала себя.

И всею истовостью тела,
грудей нетроганно тугих
ты наперёд тогда хотела -
чтоб я любил тебя в других.

Евгений Евтушенко. "Первая женщина"

 

...Любила ли она его? Трудно сказать. Это произошло в гостинице в Ялте. Она не сопротивлялась, может, из желания испытать неизведанное, о чем рассказывали девчонки, возможно, из желания стать женщиной в полном смысле слова.
Но даже после этого полная близость не возникла, их разделяла дистанция, скорее всего, возрастная?.. Он прекрасно плавал, и все же на пляже ей бывало не по себе: коренастый, широкоплечий, но коротконогий (костюм это скрадывал), волосатый, руки, ноги, спина - все в волосах, на груди вытатуирован орел, на пляже Костя казался гораздо старше...
Они возвращались в гостиницу, он запирал дверь на ключ, обнимал ее, целовал шею, грудь, но она стыдилась дневного света, боялась, что, когда они спустятся в ресторан, все по ее лицу догадаются, что это сейчас произошло. Ложась спать, Варя тушила свет - стеснялась раздеваться при Косте, стеснялась ласкать его, обнимать, целовать. И не хотелось этого делать...
Потрясения, упоения новой жизнью не было...

Анатолий Рыбаков. "Дети Арбата"

 

...Потом Олег поехал провожать свою основательно захмелевшую возлюбленную. Они всю дорогу буйно целовались под неодобрительными взглядами прохожих, а когда добрались до общежития, Оксана сунула дежурной трешку и буквально силой затащила Олега к себе. Сонную Нюрку, в ужасе закрывавшую руками зеленые бигуди, она буквально вытолкнула из комнаты. Едва закрыв дверь, Оксана прямо-таки набросилась на смятенного призывника.
— Зачем?! — отбивался он.
— Чтоб ты меня не забыл, дурында ты правильная! — она стала торопливо расстегивать башмаковские брюки, горячо дыша ему в лицо выпивкой и закуской.
И он решился… Но, увы, его неопытное вожделение тут же бурно скончалось в требовательных Оксаниных пальцах.
— Недолет! — ласково и в то же время обидно рассмеялась в темноте она.
— Ладно. Поезжай домой! А то Нюрка обозлится. И мамаша твоя глаза мне повыковыряет!
— Ты меня будешь ждать?
— Уже жду. Ты разве не видишь?
Мучительные воспоминания об этом «недолете» еще долго... осложняли Башмакову личную жизнь...

Юрий Поляков. "Замыслил я побег..."

 

— ...А твой первый мужчина кто?
— Ты!
— А самый первый?
Вера раздраженно выбросила сигарету:
— Что?.. Вопросы будем задавать? Я тоже сейчас начну! Чего пристал!.. Читай "Домоводство", умней будешь!
— Вера, а ты любила его, нет?.. А кто он был?
Вера молчала.
— Вер, ну скажи, интересно же…
— А-а, — Вера махнула рукой. — Учитель он был, физик…
— Козел старый! Да?
— Почему "козел"?! Он молодой был! После распределения.
— И он тебя во время урока, объясняя второй закон термодинамики?..
— Нет, — засмеялась Вера.
— А как?
— Ну у нас в школе субботник был, ну и мы с Чистяковой в лаборатории колбы мыли… Он нас в гости пригласил. Его жена с ребенком на месяц к родителям уехала… Потом Чистякова ушла…
— А ты осталась… Ну а дальше что?
— Что было дальше? — вздохнула Вера. — А ничего дальше не было… Зато мы с Чистяковой были в полном порядке. Пятерки, конечно, он нам не ставил — стеснялся. Зато к доске не вызывал… А потом жена его на Север увезла, деньги зарабатывать.
— Он письма тебе писал, да?
— Раза три написал… И открытку прислал на Восьмое марта…
— Ну ты ждешь его?
— Нет… Не жду…
Вера встала, вошла в море и поплыла. Плавала она быстро.
Вера не любила вспоминать про учителя физики...

Мария Хмелик. "Маленькая Вера"

 

...Рудольф поставил на проигрыватель пластинку, и зазвучала популярная в те годы «Бесаме! Бесаме, мучо!». И через много лет эта песня будет напоминать Катерине тот вечер. Слыша эту мелодию, она будет думать, какой же была дурой. Не будь этой песни и этого вечера, она могла бы прожить совсем иначе, более счастливо и безмятежно. Если бы она могла знать заранее, что Рудольф, который пригласил ее сейчас на танец, навсегда останется в ее жизни и будет приносить ей одни несчастья! А пока они танцевали в громадной квартире, переходя из комнаты в комнату. Рудольф целовал ее, вел в танце, обходя кресла, столы, и она подчинялась ему, думая, как прекрасно, когда ни о чем не надо думать – надо только подчиняться.
Рука Рудольфа соскользнула с ее талии и остановилась ниже, там, где не должна была бы находиться. Катерина ждала, когда он уберет руку, но он не убирал. Пусть будет так, потому что, возможно, это их последний вечер. А если не последний и она станет его женой, то мужу можно позволить все.
Пластинка закончилась, Рудольф отошел к проигрывателю, а она, обессиленная, села на диван. А Рудольф снова поставил «Бесаме! Бесаме, мучо!». Катерина боялась, что он поставит другую пластинку и разрушит ту близость, которая возникла между ними благодаря этой музыке, но Рудольф будто предугадывал ее желания. Ей хотелось пить, она даже не успела попросить его, а он уже нес шампанское. Напьюсь ведь, подумала Катерина.
Рудольф сел рядом, и они снова целовались. Потом оказалось, что они лежат рядом. Она прижалась к нему, ей хотелось уснуть, и она забылась. Она чувствовала, что Рудольф ее раздевает, подумала, какой он заботливый, наверное, не хочет, чтобы она измяла одежду.
Сейчас он отнесет ее в постель, как относил ее отец в детстве. Когда он стал целовать ее грудь, живот, она поняла, что лежит совсем голая, даже без лифчика. Она прикрыла грудь руками, но Рудольф был настойчив, он отвел ее руки и снова целовал. В этом нет ничего неприличного, она в книгах читала, что мужчины целуют у женщин грудь. Рудольф навис над нею, прижал, она почувствовала, как он осторожно, будто боясь потревожить, входит в нее, – и вспомнила о противозачаточных таблетках и предостережениях Людмилы.
– Мне надо в ванную, – сказала она.
– Потом, потом, – повторял Рудольф.
Она вдруг услышала, как гулко бьется ее сердце. Она все-таки сделала попытку вырваться, но не смогла. На мгновение она расслабилась, и он вошел в нее сразу, она почувствовала легкую боль и тут же забыла про нее. Рудольф уже вышел и снова вошел, было приятно, что он такой нежный, не торопится. Она подумала, раз уж это случилось, то пусть продолжается долго-долго. Таких ощущений она еще не испытывала, только догадывалась о них. И вдруг Рудольф заспешил, она обняла его, понимая, что сейчас произойдет то, о чем рассказывали девочки в общежитии. Ей показалось, что она несется вскачь на лошади, как когда-то в детстве. Она уловила его ритм и подстроилась, теперь она взлетала вместе с ним, обхватив своими ногами его ноги. Наверное, это и есть счастье, подумала она и тут же уснула.
Она проснулась и встретилась взглядом с Рудольфом. Он рассматривал ее. Ей захотелось прикрыться, но прикрыться было нечем.
– Принеси халат из ванной, – попросила она.
О чем мы будем говорить, что он скажет, когда вернется? Лучше бы поцеловал и ничего не сказал, но Рудольф, укрыв ее халатом, сказал:
– Поразительно!
– Что поразительно? – спросила она.
– То, что ты оказалась девушкой и что я у тебя первый. Это так приятно!
Что-то ей не понравилось в его словах, но она не хотела это додумывать до конца.
– И еще, – сказал Рудольф, – если бы ты не была девушкой, то я подумал бы, что ты профессионалка.
Катерина молчала, не понимая, о чем он говорит.
– Ты такая понятливая, так слушаешься, так чувствуешь партнера, – продолжал Рудольф...

Валентин Черных. "Москва слезам не верит"

 

Это отрывок из "литературного" сценария, автором которого является выдающийся отечественный кинодраматург Валентин Черных. Именно этот человек "придумал" такие фильмы, как "Москва слеза не верит", "Команда 33", "Выйти замуж за капитана" и т.д. К сожалению, умер несколько лет назад. Последняя его мощная работа - сценарий сериала "Брежнев".